Уже через час после отбытия мисс Сноу старая ведьма знала, что та, скорее всего, назад не вернется. Упрямая леди, она по привычке предпочитала действовать быстро, опасаясь вполне обычных, земных проблем, хотя в вопросах иного порядка поспешность зачастую выступала в роли первой и едва ли не единственной ошибки, которая рушит весь карточный домик. Но бежать следом за заместителем мэра фрау не собиралась — в конце концов, пусть многое остается неизвестным даже спустя долгие часы выцарапывания информации в прямом смысле из ноосферы, можно было с уверенностью положиться на одно: Белоснежка себя в обиду не даст.

Тотенкиндер не слишком переживала за жителей Фермы, мысленно уже обозначив их как неизбежные цифры в статистике случайных жертв; большую часть времени они вызывали у нее одну только головную боль своим нежеланием слышать слово «нет» и наиострейшей жаждой получить все возможные блага мира, не прилагая решительно никаких усилий. За последние столетия Тринадцатый этаж столько раз повторял уже заученную до автоматизма фразу «слишком сложно, слишком ресурсозатратно» и прочие «слишком», что могли произнести слово за словом посреди ночи, не просыпаясь и не путаясь в последовательности. Но «заклинание» против дурных голов не работало (и Чарминг со своей предвыборной кампанией этому, надо сказать, совсем не помогал); а никто из четвероногих друзей и не пытался думать о том, что — помимо всего прочего — к человеческому телу нужно привыкнуть, что придется забыть про «крылья-лапы-копыта», что потребности совершенно чуждого прежде организма тоже нужно научиться понимать, а гадить мимо лотка и пить воду из унитаза придется отучаться через «не могу».

И даже если бы все имеющиеся в Фэйблтауне лицензированные и нелегальные колдуны и ворожеи каким-то чудом и вопреки инстинкту самосохранения и здравому смыслу собрались вместе, высушили себя досуха и раздали Чары всем сирым да убогим (право слово, чушь какая), то последующего хаоса не пережило бы не просто их маленькое сообщество, но скорее Нью-Йорк сам по себе. Чуть поежившись, ведьма повыше закатала рукава и взялась, наконец, за работу; верно говорят: хочешь понять, что все не так плохо — представь настоящий конец света, перестань ныть и делай дело.

К середине ночи все было готово, оставалось собрать только несколько весьма редких ингредиентов, но и на этот счет у старушки имелась парочка идей. Идеи воплощались в лицах Пастушка и Мухолова, которых поочередно друг за другом пришлось вытащить из постели и объятий сна.
Трубачу на одеяло пожилая леди бросила Стрижающий Меч и Ведьмовской Плащ, принца-лягушонка же растолкала более мирно — сдергивая покрывало, а не роняя добрые килограммы металла сверху. Дважды за десять минут разделенное живенькой пробежкой по коридорам и повторенное «одевайся» начинало приобретать оттенки дежавю и подготовки к олимпиаде для самых стареньких.

- Мы идем за мисс Сноу, - хмуро процедила детоубийца, выводя своих подопечных из здания на сравнительно свежий воздух. - Альтернативы не обсуждаются. Впрочем, кто-нибудь из вас может попытаться.

Они были нужны ей, чего кривить душой, и в данном случае Ведьма из Черного Леса даже была готова раскошелиться на парочку объяснений. В конце концов, область их интересов так или иначе касалась Белоснежки, пребывающей в состоянии «жива и здорова», а это уже походило на повод сотрудничать без лишних вопросов. Конечно же тот факт, что кто-то может не быть в курсе всех деталей произошедшего, от нее благополучно ускользнул.

Положив сухонькие ладошки в руки своих юных спутников, ведьма прорвала завесу, решительно скользнув внутрь и втягивая молодые сказания за собой. О, она собиралась нести очевидность в массы, хотя что может быть очевиднее черного силуэта, разрывающего небеса. Освободившись, наконец, от чужой вынужденной галантности, ведьма отряхнула то ли юбку, то ли руки о нее и, не поворачиваясь, решительно шагнула вперед по мягкому плодородному покрову все-еще-Нью-Йоркской-земли.

– Сюда пришли Холмы, мой мальчик, – старушка с затаенным сочувствием посмотрела (искоса, разумеется) на Пастушка, сдержанно покачав головой. – Это совсем другой мир, дорогой, и, чтобы достичь настоящего сидского дома, нам придется проделать весь этот путь, – два пальца четко указывают на чернильный силуэт, – пешком. К рассвету, похоже, пересечем и вторую границу.

Она бы могла сказать, что сильную магию кто-нибудь из здешних обитателей да заметит, что, скорее всего, этими чарами господа Ши будут не очень довольны, что, возможно, все трое они не просто не найдут Белоснежку, но и не вернутся домой ни живыми, ни мертвыми. Сгинут попросту. Но зачем бередить нежные души? Вдруг одна еще и лягушкой обернется на нервах — как потом обратно в порядок приводить? Навряд ли сейчас им удастся уболтать какую-нибудь царственную особу преисполниться нежности и поцеловать прохладный лягушачий нос.

– Помните, господа: не пейте и не ешьте ничего, что вам могут предлагать; услышите мелодию, какой нет краше во всем свете, – старуха непроизвольно перешла на почти забытый старомодный говор, внутренне посмеявшись сама над собой, – закройте уши и не ступайте ни шагу к хороводам и танцам; и ничего не бойтесь. Ничего.

Она кинула красноречивый взгляд в сторону Мухолова и ускорила шаг — из высокой травы на севере донеслось что-то похожее на тягучий вой, и уж точно с чем не хотела бы сталкиваться не только Тотенкиндер, но и всякая другая ведьма, так это с собаками Дикой Охоты. Редко какая скотина выла так же надрывно и низко, что кровь непроизвольно стыла в жилах.

– Это поют баргесты — вестники беды и скорой смерти и, говорят, псы Дикой Охоты, держите страхи в узде и ведите себя хорошо, и до рассвета мы дотянем, не лишившись конечностей.

Весело прищурившись, фрау постучала себя по кожаному мешочку, висящему на груди. Ей бы потом раздать по наперстку виски мальчишкам, но это уже на привале — она видела, как мелькнула скрюченная тень между деревьев, сверкнув огромным, как блюдце, глазом, и пусть даже страх был для нее чем-то далеким и забытым, встречаться с тем, чем бы это ни было, как-то не возникало никакого желания.
Над горизонтом пронеслась сизая полоса, донеслось истошное лошадиное ржание и отголоски чужого-чуждого смеха и серебряный звон — то ли колокольчики, то ли оружие трется о кольчуги.