Многие ведьмы руководствовались принципом «доверяй, но проверяй», а госпожа детоубийца и вовсе предпочитала не разбрасываться драгоценным доверием направо и налево. Разумеется, после пережитого приключения накал страстей между двумя дамами несколько поубавился, но всё-таки недостаточно, чтобы Тотенкиндер так просто позволила коллеге прохлаждаться среди ничего не подозревающих Сказаний, прячась в уютной невинной шкурке.

По большому счёту этот визит ей был не особенно нужен: заклинания-маячки были рассредоточены по всему городу и далеко за его пределами, легко улавливали малейшие колебания энергий. На ворожбу они реагировали чутко и быстро, как музейная сигнализация или надземный филиал дикой охоты, или (если уж на то пошло) голодный паук в центре молочно-белой сетки; только после недолгого путешествия со старой русской ведьмой другая, из Гессе, точно была уверена: и тут недостаточно. Пусть карга была отрезана от внушительных запасов своей силы, она всё ещё могла задать жару. Мастерство оно на то и мастерство, и ни Озма, ни Мэддс, ни кто-нибудь ещё кроме, разве что, несчастного Кадабры и не менее несчастной матушки Пташки, не смогли бы понять, почему великая и ужасная фрау так переживает, глядя на давнюю соперницу, практически безоружную и едва ли такую уж опасную. Хотя чего уж там, им бы для начала отличить личину от личности, какой иначе может быть разговор.

Хмыкнув, ведьма разрядила простенькое защитное заклинание на входе (из тех, от которых не столько очень больно, сколько обидно) и зашла в пекарню. Издревле у неё сложились какие-то странные, особые отношения с выпечкой и сладостями – особенно с имбирными пряничками, запах которых, казалось, уже успел въесться в прилавок и заполнить всё пространство магазинчика, пожирая молекулы кислорода ещё на излёте. Нехорошее предчувствие коснулось затылка, скрытого под тугим узлом седых волос, как крылом, но ворожея осталась непреклонной: она давно уже не боялась ни сражений, ни боли, ни смерти, тем более в этом мире, в этом городе, который за столько лет сам превратился в один сплошной эгрегор. Только её, ничей больше.
Так что, решила она, скинув шаль на тускло светящуюся изнутри стеклянную витрину, сварой больше или сварой меньше – для неё это не будет иметь какого-то особого значения. В конце концов, даже если случится что-то по-настоящему страшное, неужели этот несчастный городишко не выстоит без её, несомненно, до чёртиков ценного внимания каких-то два или три денька?

Сквозь пушистое кружево ангорки пробивался свет, нежно розовел мазками на стеллажах и салфетках, оттенял тонкую бледную кожу на впалых старушечьих щеках. Тотенкиндер легким взмахом тонкой кисти прервала неприятное волшебство момента, зажигая лампы под потолком, и наложила, наконец, заранее сплетённую сеть поверх старой.
Заводить мысли о том, польстили бы такие ухищрения Ягишне или нет, злая колдунья вовсе не намеревалась; она-то точно была уверена, коллега бы перебрала деловито сеточку, покивала сдержанно-одобрительно и взглянула лукавыми своими так и не выцветшими глазами – доверяй, но проверяй, милая. Доверяй – но проверяй.