Этот май был одним из самых теплых, какие помнили старожилы и местное метеорологическое сообщество — температура кружила вокруг семидесяти градусов по фаренгейту, небо лишало каменную коробку города заслуженных дождей, опуская на раскаленный асфальт прозрачные миражи. И пока несчастно-счастливые одновременно манди заливали в себя галлоны воды и выхватывали порывы прохладного ветерка голой кожей, госпожа ведьма игнорировала шалости природы, сосредоточившись на маячках.

Даже обладающая сравнительной лояльностью к порождению чужой инфантильной мечты о полноценном ковене, фрау Тотенкиндер порой предпочитала действовать собственными силами — и никак иначе. Ничего против своих коллег она не имела, разве что не считала разумным швырять потенциального кандидата прямиком из спокойной жизни в мешок с разъяренными змеями и бешеными кошками... до того, как он скажет заветное «да» и распишется кровью. Поправив на плечах прохладную шаль, пожилая леди притормозила на углу и связала узелок-другой к уже имеющимся заклинаниям, руководствуясь извечным принципом «береженого бог бережет».

Отстукивая каждый шаг миниатюрной тросточкой, Злая Ведьма из Черного Леса преодолела остаток пути и скользнула за дверь, отрезав себя от шумных улиц и людских голосов. Удивительно, как легко можно потеряться в этом городе, даже если живешь запертый между тремя улицами впритирку к соседу: столько лет уже прошло, а они все еще находили новых сказаний, вылавливали из людского потока незарегистрированные артефакты, закрывали почти бесконечные порталы, отрезая свое уютное общество от Врага и угрозы, с которой еще не были готовы столкнуться лицом к лицу.

Магия сама по себе, знаете ли, в целом есть сила усредненная и инертная, а они, мастера Ремесла, только и могли что зачерпнуть горсть-другую, придать ей форму, снова выпустить в мир и так по кругу, преумножая изначальное и результат. Эдакие гончары-скульпторы-художники каждый со своим стилем, индивидуальным, как отпечатки пальцев — в точности повторить чужой трюк было невозможно, по крайней мере, глаз сведущий сразу же распознал бы подделку от оригинала. А сюда ее вела работа поистине уникальная и неповторимая. И, конечно, почти рабский долг, затянутый в службу и дружбу для маленького сказочного городка и его двух королев. Словом, все беспокойство на свете.

Детоубийца уже точно знала, что за знакомый темный блеск увидит в чужих глазах, если увидит вообще — льстить себе она даже не пыталась; возраст в Ремесле тоже едва ли имел значение, и пусть опыт был достойным плюсом в «резюме» каждого уважающего себя мастера, талант всегда приносил результатов чуть больше. А в этом юноше таланта было хоть отбавляй. Так что, пожелай он сбежать — сбежит, растворится, исчезнет, обведет вокруг пальца как пить дать; захочет биться — сам вырвет себе преимущество в драке; она сама, конечно, победит рано или поздно — на ее стороне и талант, и опыт, но вот свежая гибкость ума и пылающая жажда творить...

Такое дело так просто не переломить. Да и не надо особо, будем честны.
Вслед за дверным колокольчиком трелью разлился тот, что на конторке, и пока он звенел, колдунья положила на порог простенькое заклятье, отводящее непрошенным посетителям глаза — нечего мешать взрослым делать свою работу.

– День добрый, – словно невзначай разглядывая сувениры на полках, Тотенкиндер улыбкой продемонстрировала тишине магазинчика ряд белых крепких зубов. – Я ищу...

– Бдит, не смыкая глаз, мой дорогой. Не предложишь даме чашечку чаю?

Ведьма привычно ухмыльнулась, покачала головой и цокнула языком весьма неодобрительно, принюхиваясь к отчетливому запаху перегара, а теперь и табака еще. Вот оно — молодое поколение. Напьется с радости, зальется так, что вместо крови будет чистый спирт, а потом начнет чудить так, что с утра проще будет провалиться сквозь землю, нежели разгребать. Но старшей тринадцатого этажа такие нравы, скажем честно, были только на руку.

– А я-то все думала, где ты тут обретаешься, где прячешься, не простыл ли часом, – излила порцию яда пожилая леди, снова разглаживая складки на длинной юбке. – Может, носочки вязаные нужны, ан нет — кажется, тут нужна хорошая родительская рука, способная отучить ребенка от пагубных привычек.

Старушка пристально рассматривала сувениры и игрушки, выставленные на полках, неторопливо обходя помещение вдоль стеллажей. Негоже колдуну прохлаждаться, занимаясь таким простым и очевидным дельцем. С его-то потенциалом...

– С твоим-то потенциалом, молодой человек, да всю бы эту энергию в продуктивное русло, – вздохнула она, покачав головой во второй раз. – Или тебе так нравится прозябать в безвестности, прослывая никчемным торговцем?

Она звучала как недовольный родственник, да и по большому счету была эдаким самопровозглашенным ментором для тех, кто так или иначе связался с магией. Одному ремня, второму сахарный пряник за выслугу лет, третьему задушевную беседу, если все вышеперечисленное не сработало. Ответственность штука такая, один раз взвалишь себе на плечи, как тут же становишься и матерью, и отцом, и кем угодно, лишь бы «детишки» не совали пальцы в розетку, разнося Фейблтаун по кирпичику, шугая нормалов. Слава Небесам и Звездам, до роли «жилетки» она еще не успела докатиться, обрубая поползновения от несведущих на корню. Превращением в жаб в основном.

– Уйми уже свою пропитую голову, колдун, звенишь как карильон Риверсайдской церкви. На все лады.

Вещицы, конечно, были хороши, бизнес не особо пыльный, но колдунья отлично чувствовала момент, когда нельзя было позволять таким талантам пропадать в темноте и тишине почти нормальской жизни. Ветра перемен, если хотите. Знаки, если позволите. Предчувствие, если можно так выразиться. Да, они могут жаловаться, страдать, стенать, кидаясь на дверные проемы в надежде вырваться из кабалы, в которую всегда затягивает служба неблагодарному обществу, но... однажды все это окупается. И Тотенкиндер была уверена в том, что когда (если) такой момент настанет для юного Крабата, он нисколько не пожалеет о том, что вступил на проторенную дорожку.
Если, конечно, до этого момента вообще доживет.

Она отметила окончание чужой тирады ласковой улыбкой и вкрадчивым шепотом:

– Если бы у тебя был выбор, дитя, меня бы тут не было.

Конечно, то, что «дитя» только выглядел молодо, как и многие другие сказания, ее совершенно не волновало. В конце концов, когда твоя история уходит корнями в те времена, когда человек только-только научился привязывать камень к палке в качестве остроумного дополнения, мало кто воспринимается всерьез.

Фрау была женщиной терпеливой, но совершенно не терпимой. Посему тираду разозленного блудного сына, конечно же, снесла с выражением лица, способным служить яркой иллюстрацией обеспокоенности и толики заботы, а, как только мальчишка выдохся и снова закурил, выпуская в воздух причудливое облачко голубоватого дыма, от души втопила трость в доски пола. Немножечко стремления, немножечко намерения — звук вышел отменным, гулким и громким, выражающим негодование лучше, чем любые нравоучительные побасенки. Даже за окнами чуть потемнело, бросило неверные тени от облаков, укрывая витрину от солнечных зайчиков.

– Прикуси свой язык, Крабат, – полыхнула выцветшей зеленью глаз старуха, отчеканив шаги к конторке, по одному на каждое слово.

Нет, с терпением тоже что-то неладно. Так и тянулась рука свернуть мальчишку в морской узел, превратив в ужа или какого еще гада земного. Но даже несмотря на собственное преимущество и поддержку тщательно сплетенной сети заклинаний в мире нормалов, ведьма чувствовала первозданную, сырую мощь, почти проливающуюся через край. Порой, чтобы сразить даже самого опытного волшебника, достаточно было всего лишь немного юного упрямства.
А прохлаждаться, протирая новенькой шалью пол, она ни в коем разе не собиралась.

– Не к каждому невежественному мальчишке приходит верховная, предлагая и будущее, и власть. Трижды подумай, колдун, прежде чем сказать мне нет. Подумай хорошенечко.

Мало что изменилось в ней с течением времени. И даже под маской старости и немощности, вместе с голосом, заботливо укутанным в сталь, проглянула, как лунный серп в небе, затянутом облаками, былая сила и властность, жесткость и нежелание мириться с отказом.