Как-то раз, сидя за кружкой старого доброго хереса, Чилдермас размышлял о своей судьбе. Размышления эти были пространны и чаще всего сводились к сдержанным вздохам, замаскированным в сизом табачном дымке, потому что будущее его с такого ракурса казалось исключительно печальным и безрадостным. Скупо усмехнувшись, верный спутник мистера Норрелла (а слуга всегда остается таковым, ежели имеет на то свои желания и стремления, если вам будет угодно знать) оглядел троицу молодых женщин, собравшихся сегодня вместе и очевидно даже не предполагающим, насколько губительное воздействие оказывают своим жизнерадостным мелодичным щебетом на обыденно мрачное спокойствие души старины Джона.
Херес же, наоборот, делал этот мир чуточку лучше, не считая, конечно же, не менее доброй и куда более старой британской магии, пронизывавшей весь воздух на лиги окрест как семена одуванчика или тополиный пух. Чилдермас постучал пальцами по кружке и уставился в стену, минуя изящные силуэты девичьих платьев из светлого, почти светящегося в такой нехитрой обстановке, муслина.
Женщины, – размышлял Чилдермас, допивая остатки крепленого и твердой рукой доливая себе еще, – чудовищной ошибкой было бы полагать, что после всего случившегося они отступят в скучную тень быта и простой жизни, предоставив ученым и не очень господам творить свое колдовство. Еще более наивно было считать, что кто-то оставит его, и без того не особо склонного к окружающим, в обществе самого себя. Поневоле он начинал чувствовать себя слугой не одного и даже не двух господ (и тем более не своим собственным), а чем-то вроде переходящего из рук в руки трофея. Конечно, у этого трофея вполне были ноги, руки, благо, целые после всего пережитого, что само по себе можно считать маленьким чудом, и определенный набор навыков, почерпнутых за годы верной службы одному талантливому джентльмену с неиссякающей любовью к магическим трудам прошлых лет. Возможность улетучиться подобно тому же облаку дыма была всегда.
Но что-то не давало так запросто покинуть Лондон и этих занимательных особ, предавшись своим собственным измышлениям и планам. Давайте назовем это совестью. И самую чуточку, дабы не задеть ничьи чувства и ворчливые души, любопытством.
Так вот, как-то раз Чилдермас размышлял о своей судьбе, которая представлялась ему тусклым и безрадостным обломком угля, который, впрочем, подавал определенные надежды, если присмотреться к нему поближе. Он, Джон, разумеется, а не уголёк, попивал свой херес, покуривал свою трубку и находился в довольно-таки типичном своем прескверном расположении духа, докучаемый тремя в высшей степени прелестными женщинами. Разумеется, все трое были отмечены магией так же прочно, как и пережитыми приключениями, были талантливы и усердны, и — что более важно — хотели, каждая по своему разумению, углубиться в искусство, дарованное им всем Королём Вороном. Чилдермас, в свою очередь, как бы усердно не изображал дона Рутилио внешне, испытывал непреодолимое желание помочь им и минуть многие трудности, о которых милые дамы, в силу своей определенной отстраненности от ныне весьма актуального ремесла, могли попросту не иметь достаточных познаний.
– Итак, – непочтительно проскрипел он, с шумом отставив кружку подальше, – чем обязан?
Конечно же, ему было известно — чем, иначе к чему была вся суета с этой встречей, с нервно переплетающимися пальцами и взглядами, полными решительности и ожидания. Но кто-то же должен, в конце концов и начале начал, произнести хоть что-то, лишь бы дело сдвинулось с мертвой точки? Почему бы не, как всегда, Чилдермас?
[NIC]Childermass[/NIC][STA]le Bateleur[/STA][AVA]http://5.firepic.org/5/images/2015-07/18/sp59a2r2je5o.gif[/AVA][SGN]
[/SGN]