В былые времена сюда стремились либо безбашенные, либо идиоты, либо и то и другое вместе взятое, если, конечно, не считать типичных жертв несчастного случая: угодил ногой в яму, шлепнулся — уже не там, и не здесь, и где-то в совсем ином местечке. Неудачливые смертные быстро заканчивались, напарываясь на чужие странные и сложные законы существования как на нож (случайно, десять раз), удачливые возвращались, движимые тоской, на истлевший триста лет как порог, и только эпические герои оказывались достаточно эпическими, чтобы обойтись малой кровью, заработав себе в лучшем случае список из порой взаимоисключающих гейсов на восемь листов и прибавку к мозгам. Но Беллфлауэр, как ни крути, ни к одной из вышеперечисленных групп не относилась, а история зафиксировала только один случай общения колдуна с этой реальностью, и тот посмертный.

Оставаться и испытывать на себе целительный сон по методу великого мошенника и волшебника Мирддина ей как-то, честно говоря, не улыбалось, и оттого, сбросив с шеи ярмо, причудливо и ласково именуемое Принцем Прекрасным, детоубийца вскоре отправилась восвояси, сминая веточки босыми стопами — подальше от ручьев, эпических героев и адаптаций к местному магическому климату. Впрочем, далеко заходить она тоже не хотела, опасаясь наткнуться на яблоневые сады и покойный сон древних Британских Королей, тех, которые непременно с Большой Буквы и с глубоким почтением.

Сотворив из Убежища крохотную хижину на обочине всего праздника жизни и поближе к свободной воде (и отмахиваясь необходимостью заварить чашечку чая хотя бы пару раз в день, а вовсе не смутным желанием слышать раскатистое урчание местных кристально-чистых рек), колдунья принялась творить. По старинке, от звезд и луны, от ветра и неукротимого пламени, от перезвона капель, теряющихся в траве, от мягкого дерна под ногами и нагретых солнцем камешков под пальцами. Сеть, которую она сплела в мире нормалов, все еще чувствовалась и поддерживала ее, окутывая тонкими ниточками чистого золота, так что даже старое-новое молодое тело не казалось неожиданно непосильной ношей. Тело как тело. Одно не лучше другого. К полудню девятого Тотенкиндер ухватилась за здешнее течение времени (та еще задачка, когда одно полотно накладывается на другое и не имеет общей линейной канвы) и вернула себе свои привычные сухие руки, покрытые печеночными пятнами, изрезанное морщинами лицо, выцветшие губы и волосы, седые как лунь.

Наловила в саду светлячков, нашептала, отворила все ставни, отправив их во все стороны света, расставила мисочки с ключевой водой и вовсе не надеялась найти то, что нашла. Но когда ворон, облюбовавший ее подоконник, трижды хрипло закричал, а лужицы в серебряной окантовке мелодично зазвенели тревогой, старуха отложила свое вязание и с любопытством заглянула за тонкую прозрачную пленку, сквозь дно и столешницу, к новой, куда более опасной душе, которую могли обрести эти земли.

– Вот так-так, – хмыкнула, разулыбавшись, пожилая леди.

Где-то в ней даже начинало зарождаться сочувствие по отношению к правителю этих земель и их обитателям: огородились как могли, сообразили чуть ли не лучшую магическую защиту из всех, отгоняя и нормалов, и сказаний успешнее, чем мог бы весь тринадцатый этаж вместе взятый, а чужестранцы так и сыпятся, будто из опрокинутого рога изобилия. Что-то внутри даже разделяло это неприязненное отношение к не-связанным, но ведьма не бралась судить строго и рубить с плеча: эту женщину она не любила задолго до того, как напилась местной воды и крови.

– Иди-ка сюда, дорогуша, куда бы твой путь не лежал, – пробормотала она, простеньким местным трюком путая дорогу у той под ногами и дополняя крошечными синими огоньками-проводниками. Поставила чайник, бросила горсть свежей мяты.

Христианство хорошо поработало над этими местами, выдирая куски из земли и неба и переплавляя их по образу своему и подобию, лишая эту землю корней. Святые и блаженные, оставившие пустоты за своими спинами по доброй воле или без нее, не думали возвращаться, хотя тонкие нити, протянутые серебристой росой вдоль рек, дорог и ветвистых корней, все еще едва слышно звенели. Стоило только прислушаться. Ей, язычнице, больно было слышать этот мелодичный перезвон, эхом отдающийся в сердце. Но она рисковала, потихоньку поддевая непрочную оболочку и заглядывая по ту сторону «той стороны», без злого умысла, отвечая только касанием призрачным на прикосновение тени.

Однажды, давным давно, она вышла из страхов и темноты в ночь, едва ли способную истончиться под неверным сиянием неба и всех сфер его, прожила столетие за столетием, следуя за человеческим родом, видела, как народ Партолона ступил на Сен Маг и победил при Маг Ита, видела, как закончилась преисполненная чудесами эра племени Дану и пришло время гойделов. Погружая босые ноги в эту траву, детоубийца дышала наконец полной грудью, высокомерно сдерживая согревающуюся свою кровь, хотя так и тянуло пуститься в пляс, взмыть над равниной, танцуя, поддаться ластящейся подобно котёнку силе, насладиться первозданным изобилием древней земли. Впрочем, колдунья несмотря ни на что была свято уверена в том, что, отказывая себе в фамильярности, жадности и легкомыслии, поступала мудро.

– Судьба тут едва ли при делах, ведьма, – детоубийца приглашающе раскрыла пошире дверцу и выставила чашечки на стол, звякнув их фарфоровыми боками. – Заходи, не стесняйся. Я не пойду против тебя... пока.

Старая знакомая почти совсем не изменилась за последние годы, даже как-то, казалось, слегка помолодела, то ли добротно отоспавшись, то ли надышавшись свежим воздухом туатов. Или все дело в красном, или в шляпке — не стоит слишком уж переоценивать Ремесло и недооценивать банальную силу популярных ярких оттенков и модных аксессуаров. Заглянув в шкафчик с легким интересом, как будто не знала, найдет ли там немного печенья или кексов, или лимонного мармелада, например, старушка выставила угощение к сервизу и обернулась наконец к той, которая выстроила всю свою жизнь на пороге жизни и смерти. Нет-нет, не подумайте, будто Тотенкиндер хоть на секунду выпустила коллегу из зоны видимости, такова жизнь среди обычно довольно-таки кровожадных интриганок — всегда приходится ожидать остро отточенного заклинания в спину, а вовсе не бутылочку винца в роли гостинца. Но вежливость, без нее никуда, не демонстрировать же всю свою осведомленность об отвратительном нраве гостьи, так и весь мир в мешок со змеями превратить недолго.

– Присаживайся. Чаю? Мармелад? Булочку с маслицем? Какого черта ты к нам пожаловала? – Сохраняя на лице исключительно радостную и вежливую улыбку, спросила пожилая леди, словно намереваясь с каждым вопросом вытряхнуть всю вековую пыль вранья из нежданной гостьи.

Ох уж эти старые законы и договоренности. В другое время и в ином месте Тотенкиндер вырвала бы душу этой колдуньи, не моргнув глазом и не содрогнувшись ни толикой своей черной души, но здесь и сейчас женщина сказала свое слово, согласилась на шаткое перемирие и переступила порог. Какая свинья решится после такого окропить чужой кровью половицы или вязаные салфеточки?

Изображая суету примерной хозяйки, детоубийца раздала «всем сестрам по серьгам», местным духам оставила блюдечко молока с каплей меда, и уселась в кресло-качалку, глядя хитрым зеленым глазом на другое не менее хтоническое существо. Подумать только, будь у них хотя бы сотая доля общих целей и разделенных желаний, живые позавидовали бы мертвым, а местные герои знали бы их не только по перенятым или иносторонним именам, приходя на поклон как в прошлые, полузабытые дни. Но, так уж повелось, кто старое помянет — тому глаз вон, а своими «зеркалами души» ведьма дорожила не меньше, чем тщательно выстроенными за многие годы верной службы принципами.

– Ох, прекратила бы ты вешать лапшу на уши, дорогая. Тебе ли не знать, что я вижу твой род насквозь. Пришла отнять что твое? Так вот оставь дурное — избушку тебе не найти. Сгинула.

Фрау потянулась к чашечке и сделала маленький глоток, прокатывая мятный привкус по языку и в конце концов размешивая маленькую ложечку рапсового медку. Обстановочка, не без собственноручно приложенных усилий, слегка накалилась, так что во имя спокойствия и умиротворенного диалога старуха откинулась вновь на спинку кресла, с любопытством осматривая излишне яркий для женщин их лет наряд гостьи.
Всего понемножку, вопросов тоже. Вот и черед отвечать на них, верно?

– Долги отдаю, ищу шалую девчонку, – усмехнувшись, ткнула костлявым пальцем в направлении собеседницы: поди пойми, то ли эта, в красном, достаточно шалая, чтобы ее искать, то ли подозревается в нехорошем. – Не встречалась тебе? Кожа белее снега, волосы черные, что то вороново крыло, губы алые, как розы и кровь.

О своих приключениях на поприще инородных сказаний распространяться было пока еще слишком рано, да и не больно-то и хотелось. Не дай Небо и Звезды, не приведи мать Луна, ввяжутся в очередную пляску легенд и ритуалов, оставленных за порогом почти вымершего язычества, и что потом делать? Какой делить домен? Нет уж, свои черные крыла она припасет на более черные времена, для более важного дела.

– Здесь тебе не базарный день при дворе царя Гороха, – начала было сквозь зубы, но завершила вежливым книксеном смягчённого тона, – дорогая моя.
Фрау вскинула брови, прислушиваясь к холодку, которым потянуло из-за двери, к шорохам и шёпотам, разминая между языком и нёбом послевкусие старой, почти первородной магии. Земля-дерево, молоко и кровь, питательная манна небесная равно для богов и чудовищ. Уважительно хмыкнув, где-то глубоко внутри она даже почти умудрилась простить это беспардонное поведение гостьи. Ну будет, потрогала чужие вещи, зато развлекла.
– В нашем возрасте и положении торговаться, знаешь ли, глупо. Давай-ка, ответь мне: на чьей ты стороне? Со мной или против всего мира?
Многим сказочным казалось, что Тотенкиндер сделала свой выбор, отныне и впредь оставаясь на стороне Фэйблтауна. Все эти мимолетные столетия ведьма старательно поддерживала это заблуждение в умах малых да великих, но в череде очевидных личных привязанностей и исключительно персональных долгов занимала исключительно одно единственное место: подле себя самой и желанного могущества. Оттого и тринадцатый этаж, артефакты и тайны, скрытый бизнес в нормальском мире и все содержимое её «мешочка хитростей», конечно же, в этом смысле немного другого толка.
Жажда силы и власти подпитывала многие волшебные кости, какие-то больше, какие-то меньше, но такова уж природа Ремесла: один раз испив из этого источника, почувствовав неуемное желание сил обрести форму и сущность, служить цели, уже едва ли сможешь отказаться от мысли стать лучшим в этом деле. Сильнейшим. Оказать услугу мирозданию.
Ведунья в кресле напротив всегда была другом сомнительным, но определенно смекалистым и полезным. Вместе они могли бы быть непобедимы, но карга не особенно рассчитывала на сиюминутный прыжок в сторону от врага и поближе к сказочному сообществу. Яга была не из тех, кто легко лавирует в бурном течении времен, правил и событий, следуя за изменчивыми ветрами. Никто из их племени таким не был: вечные силы стояли у каждого Мастера за плечами, неизменные, неторопливые, основательные. Отчего бы Ремеслу или тому, кто его знает, быть каким-то другим?
Подтянув шаль на плечах, одна ворожея улыбнулась другой; эта улыбка могла бы разрезать и смертного, и сказание на две аккуратные, до смерти испуганные половинки, но подобное не страшится подобного. Нож ножу не враг.
– Уж ты-то получше меня знаешь, что за добро платят добром, за услугу — услугой. Знаешь ты и то, что у меня нет ничего сверх, чего бы не было у тебя. Так что оставь пустое, сделаем все по старинке: если ты поможешь мне освободиться от груза моего долга, я помогу тебе с твоим строгим ошейником. И будем квиты. Это тебя устроит?
Скоро, очень скоро её замысел найдёт своё воплощение, ещё один шаг ближе к свободе — там не просто "трава не расти", а можно будет выводить свой собственный сорт бурьяна да осоки. Лишь бы никто не дурил сверх меры.